Игорь Хрипунов: «С Соней Ардовой мы расстались друзьями»

Игорь Хрипунов издавна веселит собственных поклонников в театре, хотя и в кино некие его работы завлекали внимание, как в «Прохладных берегах» либо «Ледоколе», но роль утонченного сомелье в новеньком сезоне «Гранда» стала свежайшей струей в возлюбленном почти всеми телесериале. О самом Игоре понятно незначительно, лишь его суровый роман с сотрудником по МХТ Соней Ардовой стал достоянием общественности, и поэтому осознать, какой он, похож ли на кого-­то из собственных экранных и театральных героев (а посреди их есть даже булгаковский Иешуа), безрассудно любопытно. Подробности — в интервью журнальчика «Атмосфера».

— Игорь, с удивлением нашла, что вы уже два года как ушли из МХТ, играете только некие спектакли…

— Да, это было продиктовано моим желанием обучаться кинорежиссуре. И хотя пока это так и не реализовалось, тогда я решил, что самое разумное — выйти из штата. Сейчас сотрудничаю с 4-мя театрами: МХТ, Наций, Табакова и Пушкина. В Театре Наций играю самое увлекательное из того, что у меня в принципе было за всегда жизни на сцене, — «Иранскую конференцию» по Вырыпаеву. Так что, наверняка, мой вариант обучения — это «маленький метр», который буду снимать сам. Мы с Анной Симаковой, выпускницей МШК с курса Алексея Попогребского, уже работаем над весьма увлекательной «коротышкой» про анестезиолога, который заранее лжет, пытаясь на мед комиссии оправдать собственных людей за смерть пациента, и в это время переживает суровую драму в семье. Тут я стану играться главную роль. Это будет история о полной власти ереси. Надеюсь, что в скором времени ситуация в стране улучшится, и мы вступим в активную фазу. В МХТ играю временами, к огорчению, изредка в «Мастере», там уже есть иной состав.

— Трудно было согласиться на такую роль?

— Да. Расскажу забавную историю. Как-­то я вдруг увидел, что если в сценарии есть ремарка «что-­то хрипит» либо «кто-­то» (смеется), то читающий это сходу вспоминает про артиста с фамилией Хрипунов. Как в случае с предназначением на роль Иешуа. Иисус Христос — И. Х., как и Игорь Хрипунов… Такие смешные вещи нежданно стают определяющими. Быть может, все это просто мои домыслы, но сейчас я всегда на это обращаю внимание.

— Вы не скучаете по МХТ и совершенно по театру-­дому? И для вас не дают возвратиться?

— Чуток ли не любой месяц мне поступают предложения возвратиться, и думаю, что с Женовачем у меня тоже все отлично сложилось бы. Но меня устраивает мой нынешний статус. Потому не спешу опять в кабалу, иду в театре только на самые интереснейшие предложения. Нужно быть добросовестным, мне уже неинтересно заниматься творческими поисками, если это не приносит средств, — прошли времена, и они были наилучшими, когда я репетировал с Кириллом Серебренниковым, Константином Богомоловым, Юрием Бутусовым.

«Одна часть меня отмерла и перевоплотился в броню. Идет процесс очерствения, возникла толика здорового цинизма. По другому бы я просто сошел с разума»Фото: Ксюша БУБЕНЕЦ

— Не поверю, что вы ставите вещественный стимул во главу угла. И «маленький метр» не сулит огромных средств…

— Совсем правильно, а короткометражка — всецело мое детище. Но, естественно, я не так мелочный человек, хотя и в отрыве от заработка не могу себя мыслить, поэтому что помогаю своим родным, которые остались в Саратове и Саратовской области. Нужно оказаться там один раз, чтоб осознать, за какой гранью бедности живут эти люди. Я понимаю, что для их — не чужой человек, и не могу тихо существовать, зная, что у тети подметка оторвалась на сапоге. Потому уже не могу для себя дозволить заниматься просто искусством, если это не что-­то прямо «взрывающее» меня. Время от времени такое может быть и из симпатии к человеку, с которым буду работать.

— Ваша мать гласила, что лучше бы вы выучились на водителя либо медбрата. У вас достаточно обычная семья либо это шуточка?

— Нет, вправду самая обычная семья. Папа — инженер по образованию, на данный момент на пенсии, подрабатывает, чтоб не посиживать дома, на клинских очистных сооружениях, а мамочка была и учителем, и бухгалтером. Ее нет уже, к несчастью, три года. Все вышло как по классике — нежданно, и, фактически, конкретно это сделалось главной предпосылкой, по которой я не стал обучаться, поэтому что вылетел из жизни по полной программке. Ее слова были искренними, поэтому что она лицезрела, каким истощенным, издерганным, недовольным собой я приезжал в Саратов на каникулы во время учебы в Школе-­студии МХАТ и в 1-ые годы работы в театре. Она вправду считала, что лучше отыскать профессию, которая бы меня не так чувственно изнашивала.

— Весьма соболезную вашему горю и, как досадно бы это не звучало, понимаю. Но семья у вас все-же интеллигентная, выходит, мать гласила не без драматичности…

— Но мать из глухой деревушки, у нее в роду, в общем-­то, все фермеры. У папы в этом смысле по-­другому: и сестра, и мама — арифметики, и отец был огромным начальником.

— А меня не покидает чувство, что вы потомственный интеллигент, даже аристократ: незначительно несовременный, мягенький, весьма пикантный…

— Спасибо. (Улыбается.) А это все черты малеханьких обществ. Я помню, как мы приезжали к бабушке, маминой маме, и там собирались изумительные застолья. Мне кажется, что все это оттуда, даже от тех песен, которых я весьма много понимаю благодаря маме. Я получал наслаждение, когда стоял перед этими хорошими опьяненными людьми и пел выученную с матерью песню либо говорил какую-­то историю. В подростковом возрасте у меня уже не было никаких затруднений в выборе профессии. В школе меня держали лишь поэтому, что я там готовил все празднички, выступал в клубе. И в шестнадцать лет я начал двигаться по стопам Табакова: обучался на базе Саратовского ТЮЗа.

«У Олега Табакова было неописуемо развито чувство землячества. Он мне даже звонил, что было шоком, я не был готов к этому. Понимал его величину»Фото: Ксюша БУБЕНЕЦ

— Не было ли заморочек в детстве со сверстниками из-­за вашей мягкости?

— Это неплохой вопросец, поэтому что дейст-вительно препядствия были, потому что я рос таковым… маминым отпрыском, весьма ласковым и нежным мальчуганом, но трусоватым. Хоть какое проявление грубости, хамства и злости меня вводило в ступор, и я нередко пасовал под напором какого-­то наиболее большого и нахального мальчишки и не один раз бывал унижен. Прибегал к маме. И в один прекрасный момент ей не приглянулась моя боязливость. У нас произошел конфликт (наиболее острый способ разрешения противоречий в интересах, целях, взглядах, возникающий в процессе социального взаимодействия) с армянином, самым ужасным бандитом в районе, а его дядя имел магазин, и в очередной раз, когда он унижал меня и моих друзей, я пришел к маме и пищал, что подожгу его магазин. А она вдруг произнесла: «Ну и подожги!» Таковым образом она пробовала вынудить меня мыслить незначительно в другом направлении, смелее, что ли. Это было удивительно, я ожидал поддержки, каких-­то уговоров, и вдруг — эти ее прохладные слова. Она была только смелой дамой. Никто из моих родных не владеет таковой внутренней силой!

— Ощущается ваше отношение к маме. Опосля ее ухода вы поменялись?

— У меня была одна жизнь до и совершенно иной стала опосля. Мать — это, естественно, мое все. И мягкость, и порядочность, и все те свойства, которые я считаю наилучшими внутри себя, привиты ею совсем различными методами. Это трагическая утрата для меня. Я просто ощутил желудком, что она ушла из жизни. Меня вдруг дико скрутило, а позже я сообразил, что это был тот момент. Вот таковая связь у нас была. И сейчас ЭТО — отправная точка, с которой соотносится все. На данный момент одна часть меня отмерла и перевоплотился в броню. Идет процесс очерствения, возникла толика здорового цинизма, по другому я бы просто сошел с разума. С иной стороны, эта катастрофа принудила меня быть внимательней к окружающим, уровень эмпатии поднялся — хотя он и до того был, как мне кажется, высочайшим, но сейчас я стал еще чувствительнее, понимаю, что жизнь катастрофически коротка.

— А о чем вы желали, учась в Саратове? Что виделось в дальнейшем мерилом фуррора, счастья, появлялись ли мысли о кино?

— О кино я совершенно не задумывался, съемки казались чем-­то умопомрачительным. Пределом желаний виделась работа в Столичном Художественном театре: там и Табаков, и остальные величавые артисты. Перед самым переездом в Москву, помню, выходил в ночь (то есть темное время суток) либо ранешным с утра на улицу, забирался на высотку и глядел на город. Ничего подобного я ранее не делал. Думаю, это было соединено с принятием решения. Как как будто я для себя места не находил либо, напротив, находил что-­то новое. Когда же вызнал, что принят в Школу-­студию МХАТ, летел над Камергерским переулком и орал маме в телефон: «Мать, я поступил во МХАТ, сейчас у нас все будет отлично!» Это было в 2003 году. Жизнь позже показала, как наивно было то мое восклицание…

— А что конкретно жизнь показала и когда? Ведь вас сходу опосля окончания взяли в МХТ, на данный момент у вас все весьма хорошо в профессии.

— На данный момент — да, но на четвертом курсе мне сделалось ясно, что не реализуется моя мечта работать в МХТ. Все мы попадали в Театр Пушкина автоматом, поэтому что Роман Ефимович Козак был нашим мастером, а я на тот момент уже играл там в нескольких спектаклях.

— Так как вы все-же оказались в МХТ?

— С подачи Марины Брусникиной, за что я ей весьма признателен. Она замолвила обо мне словцо. А у Олега Палыча было неописуемо развито чувство землячества. Но не скажу, что в МХТ сходу вскрылись неописуемые призы. Как-­то Табаков произнес Миронову, когда тот узрел себя в распределении на «Ревизор» далековато не в первых ролях: «Да, Жень, ну ты въехал в театр не на белоснежном жеребце». Итак вот, я в МХТ в какую-­то щель пролез, под жеребцом. (Смеется.) Полгода выходил в крохотной роли в «Крайней жертве» — Золотовицкий гласил мне: «Водочку принеси!», и я приносил. А позже возник Писарев с «Коньком- горбунком». Но взрыв моей активности случился позднее. Это вышло опосля того, как я за денек ввелся на роль Юры Чурсина — головного злодея в «Пиквикском клубе»… И, видимо, как поощрение на одной из ближайших к сцене гримерок возникла табличка с моей фамилией. (Смеется.) Это было весьма приятно. Наверняка, Олег Павлович — это самый основной человек, с которым меня свела судьба: я ему всем должен. Жалко, что в силу собственной закрытости я не пользовался всеми способностями для общения с ним — а он мне даже звонил, что было просто шоком, я не был готов к этому, поэтому что понимал его величину и свою ничтожность. Сначала меня все со хохотом называли «Надя Табакова», поэтому что он гласил: «Вот надежда моя — Хрипунов», но, видимо, я не оправдал его надежд, разочаровал. Произошла история, опосля которой он посчитал, что я зазвездил либо охладел к профессии. Хотя это было просто недоразумение. Как-­то мы проявили капустник на Старенькый Новейший год, и самый удачный номер — его и на данный момент можно узреть на YouTube — был про ввод в МХТ. Мы пошалили, и практически через денек я получил предложение играться заместо Миронова в «№13D». Попутно мы репетировали «Мастера и Маргариту», Машкова не было, заместо него нами занимался Сергей Беляев, который лупил меня по рукам повсевременно: «А Женя не то… Женя не так…» — и я, выскажемся так, в полноги репетировал, задумывался, что на данный момент попридержу свои силы, распределюсь, а на премьере как дам жару! И, видимо, ошибся: было надо сходу показать всю свою состоятельность, а я посчитал, что время для раскачки есть еще, но здесь мои репетиции и закончились. Я начал узнавать, в чем дело, дошел до самого Олега Палыча, и он мне произнес: «А мне доложили, что ты не хочешь играться там». И я уже не был надеждой, и табличка не стала висеть на одной из первых гримерок, другими словами вот таковой высокоскоростной лифт у меня был вверх-­вниз. В тот момент завершилась лояльность Олега Павловича. Так что все это невесело было.

«Мы повстречались через 10 лет. Она весьма поменялась, и сейчас уже очень втюрился я. Но был околпачат – и это больно стукнуло по мне»Фото: Ксюша БУБЕНЕЦ

— Кино издавна было в вашей жизни, но на данный момент возникли калоритные работы. Одна из их — в «Гранде»…

— «Гранд» — моя возлюбленная история. Блестящий проект по всем характеристикам. Наисмешнейший сценарий — время от времени приходится собраться, чтоб не «расколоться» в кадре. А сколько я вызнал о вине! Смогу сейчас поддержать хоть какой разговор на вечеринке сомелье. (Смеется.) На данный момент уже снимаем 4-ый сезон — 2-ой с моим ролью. Естественно, кино у меня по-­прежнему не настолько не мало, как мне хотелось бы, поэтому что есть и желание, и силы, и энтузиазм, и уже какой-­то опыт, но буду надежды, что с течением времени это будет лишь прирастать.

— Для вас не хватает основных ролей? На мой взор, наличие таковой броской наружной особенности таит внутри себя опасные минусы…

— Согласен. Главные роли получают до этого всего герои, а это люди мощные, прекрасные, высочайшие, приятные женскому глазу. Мне бы хотелось в кино сыграть чего-нибудть трагикомическое. А у нас почаще всего там все по шаблонам происходит.

— Посреди ваших ролей довольно много людей в погонах и бандитствующей публики. И те, и остальные от личности Игоря Хрипунова, на мой взор, весьма далеки…

— Да, хотя играю их я, а означает, есть в их и что-­то мое. У меня был умопомрачительный вариант, еще в Школе-­студии МХАТ. Я обучался на втором курсе, вышел в Камергерский переулок и изловил на для себя пристальный взор. Я обернулся и узрел собственного преподавателя, который меня, что именуется, «сканировал». Опосля этого он мне предложил прочесть «Записки из подполья», и я был поражен, как это все про меня. Кто-­то гласит, что все герои Достоевского придуманные, но я — живое тому опровержение. Вы сможете представить мой шок, когда происходящее в жизни и в произведении полностью коррелировалось, я отбрасывал книжку и задумывался: «Как они это узрели?!» Я один в один, как герой, общался с людьми. Лишь чувственный накал был не тот, естественно. А сейчас я поменялся, закончил страшиться чего-либо, полюбил себя и, самое основное, принял. Если ранее меня трогала до глубины души критика в мой адресок, то на данный момент возникла крепкая броня.

— В которой стадии находятся ваши дела с Соней Ардовой?

— Мы не вкупе уже целый год, но расстались друзьями, общаемся и с ней, и с ее прелестной мамочкой. Я их весьма уважаю, они профессиональные люди. Но в какой-­то момент я сообразил, что Соне всего 20 три года, пусть она занимается своим развитием, делает карьеру. Она к этому стремится, и у нее все получится. Соня открыта для обилия мира, ей, наверняка, необходимо просто погулять пока. Но, основное, я не был для нее тем, кем она была для меня: и возможной супругой, и мамой моих деток, всем. Года через два совместной жизни я вдруг с ясностью понял это.

— Может, было надо просто подождать — либо любовь прошла?

— Здравый смысл гласит о том, что время от времени лучше обожать на расстоянии. Не желаю ворачиваться в ту историю. Я несколько по-­другому представляю для себя семью.

— Как ранее складывались ваши дела с красивым полом?

— Меня постоянно весьма захватывали чувства. Так было и в Саратове, и в Москве. Влюбленность врывается в твою жизнь, и ты превращаешься в счастливого безумца. Я был не раз счастлив и остро несчастлив, когда все заканчивалось по различным причинам. Но любовь — это отлично, даже если это таковая горьковатая история, как та, что начиналась в Саратове. Тогда женщина обожала меня, а через 10 лет мы повстречались в Москве, она весьма поменялась, и уже очень втюрился я. Как оказывается позже, я был околпачат, это больно стукнуло по мне. Естественно, это недозволено соизмерить с болью (неприятного сенсорного и эмоционального переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани или описываемое в терминах такого повреждения) от утраты матери. Но тогда чудилось, что разрушился мир. Опосля разрыва я приехал к собственному другу и земляку Диме Куличкову, и он, пытаясь меня вывести из подавленного состояния песней, поставил Магомаева: «Как сейчас живешь ты, милая моя?..», и я как начал плакать! (Смеется.) Спустя год я еще переживал, а на данный момент вспоминаю и смеюсь. Как умопомрачительно время меняет все…

— Некое время вспять вы гласили, что самое основное — обожать и быть возлюбленным. Опосля тяжеленной вам утраты и расставания с Соней это желание в силе?

— Ничего не поменялось. Я не понимаю: для кого любовь не движок? Что еще может тебя греть? Непременно, есть опустошенность из-­за утраты, и расставание не добавило радужных эмоций и мыслей, но все равно желание никуда не пропало. Просто на данный момент я могу сказать, что пока закрыт на ремонт. (Улыбается.)

Источник: womanhit.ru

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
idei-na-kuhne.ru