Кто он — божество, мужик с безупречной модельной наружностью, канонический джентльмен либо собственный в доску юноша? Англичанин Том Хиддлстон кажется многозначным, как и его самый узнаваемый герой, скандинавский бог Локи. Щеголь и денди, отлично образованный, с белой очаровательной ухмылкой и идеальными манерами, способный похохотать над собой, Хиддлстон производит неизменное воспоминание. При всем этом он совершенно не против побыть плохишом.
— Том, кажется, мне стоит именовать тебя совсем не сиим именованием. Ты догадываешься, как?
— Локи приветствует вас. (Улыбается.) Я привык.
— Крайние три года ты появляешься на экранах только в этом виде. Можно ли сказать, что Локи — твой возлюбленный персонаж?
— Думаю, он мне самый родной, но возлюбленным его именовать трудно. Да, он непревзойденно прописан, и мне нравится играться этого многомерного бога. Но на данный момент, мне кажется, мы незначительно утомились друг от друга.
— Но впереди у вас двоих еще как минимум один проект, так?
— Может, даже не один.
— Для тебя трудно отпустить его? По другому как можно разъяснить тот факт, что ты, признаваясь в собственной вялости, продолжаешь создавать этого персонажа?
— Мне… Я вправду наделил Локи почти всеми своими чертами, и в нем смогла проявиться моя собственная теневая сторона, те мои индивидуальности, которым не даю волю в собственной жизни. Это таковой типичный маневр, возможность побыть «нехорошим парнем», не причиняя никому боли (переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани).
Том Хиддлстон и Крис Хемсворт в кинофильме "Тор"Фото: кадр из кинофильма
— Весьма изобретательно! Ведь про тебя молвят, что твое воспитание (целенаправленное формирование личности в целях подготовки её к участию в общественной и культурной жизни) вправду не позволило бы для тебя заиграться в плохиша. А душа просит?
— Я горжусь своим воспитанием, как и все британцы. (Улыбается.) Оно сформировало меня, мою личность, мои принципы и мнения. Но да, время от времени охото отойти от правил, которые я сам считаю обоснованными.
— К примеру, от каких?
— Ну, я не позволяю для себя прилюдно браниться либо опаздывать. Либо совершенно не являться на встречи. Лениться. Бунтарь во мне время от времени поднимает голову, и вот я отыскал хороший метод пересекать черту — в виде злодея из комиксов. (Улыбается.)
— Расскажи, кому ты можешь сказать спасибо за свои идеальные манеры?
— Родителям и учителям. Мать и папа весьма хорошо разделили обязанности в отношении меня: отец до сего времени остается для меня кумиром, человеком, которым я нескончаемо восхищаюсь. Думаю, почти все, если не все, что у меня выходит, выходит благодаря моей мотивации: я желаю, чтоб папа мной гордился.
— Ты из обеспеченной семьи, обучался в именитых и популярных институтах Великобритании — в Итоне, Кембридже. Как так вышло, что ты совсем не похож на «золотую молодежь», а быстрее напоминаешь трудоголика от киноискусства?
— И тут стоит сказать спасибо моему папе — опять. Он — отпрыск обычных рабочих, но благодаря упорству и воле сумел создать себя сам. Осознаете, я просто не мог вырасти балованным, пресыщенным, ведь я знал, каких трудов отцу стоило подняться. Поэтому, когда выбрал путь актера, я осознавал, сколько мне предстоит создать, знал, что у меня нет права на ошибку, — поэтому что я не могу подвести семью.
— Ты произнес, что в воспитании воспринимала роль и мать…
— Да, и если папа — мой ориентир, то мать — это источник моей силы. Так как отец практически всегда работал, я рос в окружении мамы и сестер, и их доброта, нежность, большущая сила окружали меня повсевременно.
Том Хиддлстон также известен по роли в кинофильму "Полночь в Париже"Фото: кадр из кинофильма
— В неких интервью ты упоминал, что стал феминистом как раз из-за матери.
— Понятие «феминизм» сейчас коверкают и склоняют на все лады, поэтому я поначалу объясню, что имею в виду, говоря о этом. Я уважаю тех людей, кто умеет работать над собой, кто честен, верен для себя, семье, кто задумывается о обществе, кто щедр, — и непринципиально, мужик ли перед тобой либо дама. Обесценивать то, что делает так именуемая слабенькая половина населения земли, глупо, и пониманием этого я проникся конкретно благодаря дамам нашей семьи. Они по-истинному независимы и сильны.
— Когда такие дамы рядом, перестаешь удивляться, почему ты, при всей собственной обезумевшой популярности у дам, все еще не женат.
— Правильно. (Смущенно улыбается.) Нужно мной нередко подтрунивают друзья и товарищи — все из-за моего консерватизма в отношении женщин. Я вправду всех сравниваю с матерью, и это тяжело для моих возлюбленных. Но некорректно было бы гласить, что я не женат потому — быстрее поэтому, что у меня просто нет времени на семью. А это большая ответственность. Собственный редчайший досуг я посвящаю родным, и даже им иногда весьма не достаточно тех часов, которые я способен выкроить. А что уж гласить про супругу!
— Некое время вспять ты все таки находил время на романы…
— Моя склонность к перфекционизму гробит все мои дела. (Улыбается.) Одиночество в моем случае — наилучший метод достигнуть фуррора, а так как я нацелен конкретно на это, живу сам по для себя, без оглядки на вторую половину.
— Но помнится, ты как-то признавался, что больше всего боишься одиночества!
— Я говорю о {романтических} союзах. И, наверняка, о дружественных: в мой близкий круг попадают только родные и самые верные люди, те, с которыми я уже издавна. Они и не разрешают мне ощущать себя одиноким. А коллеги, которых я уважаю, у каких учусь, пассии, товарищи — важны, но не сформировывают чувства тыла, чувства надежности. Жутко, когда нет этого.
— Ты спонтанный человек? Либо планировать — твое все?
— Я весьма верно все планирую, люблю и умею это созодать. Но когда все летит к чертям — не паникую. Сообразил, что начинаю метаться, когда планы изменяются, и решил, что пора научиться действовать в нежданных ситуациях. Но да, в целом я человек-план.
— Запланировано ли у тебя создание своей семьи, пускай и не в наиблежайшей перспективе?
— Непременно. Я ценю семейные традиции, как это можно осознать по моим интервью. Но не готов на брак ради брака. В которой-то мере я романтик и ищу ту, единственную. Просто мои поиски пока больше похожи на ожидание.
— Ты романтик?
— Просто не циник. Никогда не осознавал данной нам черты нрава: мне кажется, цинизм бывает или от желания покрасоваться и порисоваться, или от черствости души. Вроде бы там ни было, я бы не сумел разговаривать с меркантильным человеком. А уж я умею отыскивать общий язык с хоть каким!
— Иногда ты кажешься весьма сдержанным и закрытым, но почти все говорят, что ты просто-таки рубаха-юноша, собственный человек… Реальный хамелеон, как и твой Локи.
— Все дело в тех кругах близости. Но я не сноб, просто изредка подпускаю к для себя людей так, чтоб хохотать с ними в обнимку. А ведь я умею хохотать в обнимку! (Улыбается.) Правда, и закрытым я бы себя не именовал. Весьма нередко нас, британцев, так именуют, но мы просто не склонны каждый раз показывать эмоции (Эмоции отличают от других видов эмоциональных процессов: аффектов, чувств и настроений).
— К примеру, совсем не стоило их показывать, когда тебя включили в перечень 10 самых сексапильных парней планетки, правильно?
— Мужская сексуальность для меня совершенно загадка, я больше разбираюсь в женской. (Улыбается.) Меня повсевременно хвалили мои сестры, хвалили наружность, глас, и я вырос уверенным внутри себя мужиком. Но, право слово, это сестры — родные, которые будут обожать тебя хоть каким. Так что, когда мир меня нарек сексапильным, я не то чтоб опешил — я не согласился. С иной стороны, кто я таковой, чтоб судить чужие вкусы.
— Ты снимался в достаточно откровенных сценах, так что почти все могли сформировать свои вкусы на базе этих кадров. Никогда не жалел о их?
— В моем представлении любая таковая сцена была нужна кинофильму. Понимаешь, о чем я? Секс ради секса на дисплее — это порнуха, и лишь. А вот если через него мы лицезреем героев, имеем возможность выяснить их лучше, поглубже, — тогда почему бы и нет? Эротика быть может искусством.
— Появлялись ли у тебя чувства к актрисам, с которыми ты играл?
— Это естественно, когда меж артистами, которые играют в любовь, возникает та «химия». И я знаком с этими приятными чувствами. Но это только мгновения, это фантазии, притворство. Когда туман развеется, а камера закончит снимать, все завершится. Не понимаю, я постоянно «включаюсь» в это.
— Твои самые долгие дела, к слову, с сотрудником Сюзанной Филдинг начались на площадке?
— Да, все правильно. Мы оба снимались в телесериале «Валландер». Но, как ты уже знаешь, я очень одержим работой, которую должен делать идеально, и от этого мучаются мои возлюбленные.
— В «Валландере» ты играл с Кеннетом Брана, режиссером «Мстителей». Твой соотечественник и сотрудник, он почти все сделал для твоей карьеры, правильно?
— Он изменил мою жизнь. Это не было шоком, не было переворотом; кажется, все вышло весьма органично. Он узрел меня в спектакле по Шекспиру в английском театре и, фактически, пригласил в «Валландер». Потом мы игрались в чеховских пьесах, а позже — позже был Локи. (Улыбается.) Работать с ним — неоценимый дар: смотришь на Кеннета — и уже учишься, перенимаешь опыт. Он, величина, общался со мной как с равным, помогал и направлял. Помню, я как-то задал вопрос его, как закончить переживать и волноваться до выхода на сцену. Брана дал ответ, что без этого и смысла выходить не остается. (Улыбается.)
— Ты, как и хоть какой удачный актер, много ездишь. Где проходили самые запоминающиеся съемки?
— Непременно, во Вьетнаме, когда мы работали над «Конгом». До него мы снимали и на Гавайях, и в Австралии, но там, в этих тропических зарослях, есть пейзажи, которые сразили мое сердечко. С минутки, как я приземлился, и до самого крайнего нашего там денька я глазел на тропические заросли, небо, океан, совсем влюблен-ный во все это. Я совершал по нескольку пробежек за денек — не для того чтоб оставаться в форме, а просто чтоб наслаждаться.
— К слову, о этом. Твои коллеги — а именно, Хью Лори, который работал с тобой в «Ночном админе», — восторгаются твоей энергией. Лори даже сетовал, что ты не давал отдыхать никому из команды, выступая этаким нескончаемым движком.
— Как настоящий трудоголик я подрываюсь утром и начинаю собственный, так сказать, забег. (Улыбается.) Да, такой я. Но умопомрачительно: почти все мои коллеги владеют той же способностью работать до седьмого пота, не чувствуя ни усталос-ти, ни времени, когда пора тормознуть.
— Съемки делают тебя счастливым?
— Это моя страсть, да. Но тихое, спокойное счастье для меня — это слоняться по дому, пока предки завтракают, читать газету, глазеть в окна. С ними я чувствую себя небольшим, и это весьма расслабляет.
— Что бы ты мог пожелать юным актерам, которые на данный момент начинают собственный творческий путь, мечтая о славе?
— Я желал бы предостеречь их от циников. Обходите их стороной, не веруйте им, не слушайте их. Они склонны разрушать все мечты и рвения романтиков. Обоснуйте, что они неправы, и пожалейте их, ведь у таковых людей нет воображения. Оставайтесь голодными, юными, глуповатыми. Но до этого всего оставайтесь умеренными. Это принципиально, ведь в тот момент, когда для тебя покажется, что ты всего достигнул и все узнал, Вселенная развернет тебя и преподнесет сюрприз.
Источник: